В те времена мне исполнилось лет одиннадцать-двенадцать. Я гостила у родственников в маленьком украинском городишке, где всё было так интересно и желанно: и устойчивая жара, и огромный Днепр, и любимые шелковицы, и малые расстояния, так поражавшие юную москвичку.
Удивляла всеобщая осведомленность каждого о всех и всех о каждом. Конечно, у детей из московских дворов в те годы был куда более обширный круг знакомых, но разобщенность людей в большом городе наблюдалась и в детском обществе. Здесь же мой приезд, казалось, стал событием не только для тети, дяди и двоюродного брата, но и для всех жителей двухэтажного восьмиквартирного дома.
Не стоит пояснять, что у меня сразу же появилась целая компания приятелей и приятельниц. Знакомство с каждым начиналось с недоверчивого: «А ты и вправду с самой Москвы приехала?» Затем следовал, как правило, залп вопросов самого различного характера, начиная с высоты Останкинской башни и кончая личной жизнью космонавтов, артистов и Леонида Ильича Брежнева.
К концу первого дня вопросы иссякли и наступил период поучений – какой сорт шелковицы, белый, красный или черный самый вкусный, в каком месте на Днепре ямы, какие опасные люди живут в соседнем селе и т.д., и т.п. А дальше дружба развивалась в духе равенства и взаимопонимания: совместное лазание по крышам сараев, обтряхивание чужих абрикосов и груш, утаивание шалостей от родителей полностью стирали мелкие различия между москвичкой и аборигенами. К концу месяца моё звонкое «г» значительно смягчилось, коленки и локти запестрели зелеными пятнами разной свежести, кожа стала почти коричневой, а местная ребятня уже спорила со мной по поводу правил игры в московский вариант резиночки.
Однажды я вышла из дома раньше обычного. Во дворе было совсем тихо, все мои друзья еще спали или завтракали. А раз так, то самое время слазить в тётин палисадник и поваляться под кустом сирени, воображая себя Ровеной из только что прочитанного «Айвенго». Однако палисадник оказался оккупирован. Сперва я увидела белого с черным бантиком на шее котенка, который тщетно пытался поймать собственный хвост. Несколько минут я наблюдала за увлекательным зрелищем. И только легкий шорох заставил меня обратить внимание на вторую гостью тётиного палисадника.
Чуть в стороне от котенка, прямо на траве сидела маленькая девочка. Ей было не больше шести лет, малышка поразила меня своей красотой. Сейчас я сомневаюсь – была ли она в действительности такой красивой, как казалось мне тогда? Не знаю, оценки детей и взрослых не всегда совпадают. Но хорошо помню моё тогдашнее изумление, настолько яркое, что даже сейчас, десятилетия спустя, я словно вижу тоненькую фигурку, грязные босые ножки, хрупкую длинную шейку, смуглое личико с румяными скулами, шевелюру черных растрепанных, но блестящих волос, вьющихся крупными кудрями, яркие точеные губы, маленький носик и глаза – большие, но поражающие не величиной, и не цветом, а выражением – удивленным, распахнутым, звонким. Звонкие глаза? Чушь, скажете вы, и будете правы. Но именно такой несуразный эпитет лучше всего может описать эти черные сияющие глаза.
Девочка смотрела на меня без особого удивления. «Кто ты?» - спросила я. Малышка снисходительно улыбнулась: «Я – Анита. Я живу над твоей тётей. Ты из Москвы, я знаю. А это – мой котёнок, его зовут Светлячок». Произнеся такую длинную фразу, Анита, похоже, потеряла ко мне всякий интерес и стала возиться с котенком. Анита… Вот это имя! Может иностранка? Из Франции! Или из Италии? В те советские годы встретить вот так, на улице, человека из другой страны было почти столь же нереально, как сейчас поговорить с инопланетянином.
Девочка настолько заинтересовала меня, что, забыв о приятелях, я до самого обеда сидела в кустах и играла с Аниой и Светлячком. А ребята бегали по соседним дворам, разыскивая меня, пока не наткнулись на моего двоюродного брата. Саша, солидный новоиспеченный студент Киевского университета, довольно быстро обнаружил моё убежище. «Пора обедать!» - позвал он, равнодушно глянув на Аниту и Светлячка.