И все-таки, иногда, когда Константин Львович Эрнст подходит к зеркалу, в нем, в зеркале этом нет-нет, да и мелькнет мерзкая харя Юлиуса Штрейхера. Сверкнет лысиной, ухмыльнется так гаденько из-под узенькой кляксочки усов, мол что, геноссе Эрнст, не робей, все ты правильно делаешь. И про того распятого мальчика в трусиках ты все правильно показал. И про эту, тринадцатилетнюю многократно изнасилованную тоже правильно. В общем, верной дорогой идешь, геноссе Эрнст. Ты, главное с нее не сворачивай, и мы с тобой свидимся. Шнапсу попьем, за жизнь потолкуем...
А вот когда к зеркалу подходит Екатерина Андреева, то в нем никогда не отражается ничего. Пустота. Такая же, как та, что сквозила в глазах Екатерины Сергеевны, когда она сообщила на самую большую аудиторию, что мигранты начали насиловать несовершеннолетних девочек.
После чего на экране засуетился и зачастил скороговоркой сотрудник Иван Благой. И понеслось. Девочка Лиза. Страдающая лицом лизина тетя и похожий на гопника лизин дядя. Почти не знающий языка мигрант, который как то сумел уговорить 13-летнюю (не пятилетнюю!) Лизу сесть к нему в машину... Натужно рыдающая в камеру совершенно посторонняя тетка, у которой с ее ребенком ничего не случилось, но он ходит в школу и по дороге может встретить мигранта.
Как и с распятым в Славянске мальчиком в трусиках, липа с изнасилованной Лизой видна с первой минуты. Для тех, кто не в состоянии определить липу, и в том и в другом случае фейки были немедленно опровергнуты. В случае с Лизой липу опровергла берлинская полиция. Не было ни похищения, ни изнасилования. Берлинские полицейские не самоубийцы, чтобы скрывать такое преступление, да еще после Кельна, где главный полицейский слетел со своего поста.
Но цель достигнута. Сюжет про Лизу посмотрели десятки миллионов, опровержение — десятки тысяч. Сидящий у телевизора россиянин прихлебывая пиво матерится сквозь зубы: давить надо этих черных, а не цацкаться с ними. А менты, понятное дело, всегда на их стороне, вон, у нас тоже кореш случай рассказывал... Дело сделано, злость подведомственной популяции в значительной мере переведена на извечного врага — инородца. Соответственно, на долю начальства злости достанется меньше. И еще радость: слава богу, что мы не в Европе! Эрнст свое дело сделал.
Тут режиссер Карен Шахназаров недавно посетовал на то, что
из современного мира на Западе исчезла мораль. То есть, оглядев западное полушарие планеты, Карен Георгиевич не обнаружил никаких признаков морали. Никакой морали, конечно, не увидел режиссер Шахназаров в том размахе благотворительности, дошедшей до того, что американские миллиардеры наперебой отчисляют большую часть своих состояний в благотворительные фонды и пишут завещания, в которых уже все состояние отписывается на благотворительность.
Никакой морали, разумеется, нет в самом этом европейском гуманизме, с которым все эти немцы, шведы и французы принимают мигрантов и пытаются устроить им нормальную жизнь. Платя, естественно, за свой гуманизм определенную цену.
Зато бездна морали скопилось в России, особенно в ее публичном пространстве. Весь телевизор и вся пресса просто источают злорадство по поводу «кельнского изнасилования». Пишущие и говорящие в телевизоре россияне все вдруг приняли по отношению к европейцам покровительственный тон и принялись объяснять им, как им надо устроить жизнь там у них в Европе.
