в первый раз на моей памяти деньги превратились в говно в 91-м. ну, то есть, я не застала времен, когда керенками топили печки, и вечную ценность золотых червонцев тоже представляю только по книжкам.
для меня мир впервые пошатнулся в 91-м. до этого дня вселенная была неподвижна, как кусок янтаря. все было незыблемо - водка, говядина и докторская колбаса не дорожали и не дешевели. молоко за 36 копеек, мороженое - за 48. машина стоила одних и тех же денег, просто всегда была недоступна. квартиру просто так тоже купить было нельзя - следовало сначала размножиться, выкипеть из имеющихся квадратных метров, перетечь через край. мы не успели. мама пятнадцать лет собирала мне на кооператив, но мое совершеннолетие совпало с павловской реформой. тихо лежавшая на сберкнижке будущая квартира в этой реформе растаяла. конечно, это была несмертельная потеря несопоставимая с тем, что люди теряли в 17-м или в 40-м. я знаю. но моя молодая красивая мама пятнадцать лет считала мандарины и яблоки, выкладывая мне по одному на полдник. не покупала себе платьев, не ездила на море, не баловала себя. она жила в стабильном мире, где мороженое, молоко и однокомнатные квартиры десятилетиями стоили одинаково. у нее была цель. смысл. она знала, зачем не ест чертовы мандарины. а потом наступил 91-й год, и мы пошли в сберкассу. обналичили мамины пятнадцатилетние надежды. и на все деньги купили сервировочный столик на колесиках. довольно красивый, кстати, выкрашенный под красное дерево.
во второй раз это случилось в 98-м. за семь лет у нас с мамой все как-то наладилось. Марику было пять, мама работала на радио, а я отправляла контейнеры с алюминием в Америку. получала сумасшедшие, неприличные полторы тысячи долларов; мы сделали ремонт в старой квартире на Ленинском, сменили обои. купили новые шторы, огромный желтый диван и телевизор Сони Блэк Тринитрон с диагональю 1 метр. мы с мамой правда думали, что вырвались, победили. у нас было головокружение от успехов. желтый диван! Блэк Тринитрон! разумеется, вместе с дефолтом моя работа наебнулась. я еще три месяца ходила в офис, тоскливо и безнадежно ждала зарплаты. мама уехала в Чехию, к сестре, забрала Марика с собой. мобильных телефонов еще не было, мы обменивались телеграммами. приближалась зима. в воздухе висело - если не наладится, мне придется запечатать квартиру, на последние доллары купить билет на поезд до Праги. мир вокруг рушился в тартарары. все вокруг потеряли работу, лопающиеся банки снова пожрали чужие надежды и планы. за какую-то неделю сигареты стали стоить вшестеро дороже. мне было двадцать пять, так что я по-прежнему не очень волновалась о еде. но переживала насчет сигарет.
а потом все, конечно, опять наладилось. мы были молоды и впятером построили бизнес - маленький, звонкий, самодостаточный. у нас был крошечный офис на окраине с уютной кухней, мы много хохотали, дружили семьями, торчали на работе до полуночи, ездили вместе в отпуск, и люди никогда от нас не увольнялись. нам казалось, это продлится вечно, а вышло - десять лет. наступил 2008-й, и все рассыпалось в считанные месяцы. буквально умерло у нас на руках. наши планы, наша уверенность, наш воображаемый домик в вишневом саду, наша будущая буржуазная старость - все снова превратилось в говно.
в 2008-м мне было тридцать пять. помню ночь: я лежала в темноте и думала - Господи, сколько можно. я устала, думала я. Ты как хочешь, а у меня нет больше сил. сколько раз человек способен начинать заново? я всего-то хотела - жить и не бояться. знать, что со мной будет через десять лет, через двадцать. в сравнении с 20-м веком мои потери, разумеется, по-прежнему выглядели смешно, но это были мои потери, и они болели. я плакала, лежа на спине, и слезы затекали мне в уши. Дима проснулся и приподнялся на локте, и сказал: да насрать.
мы продали Ленинский и купили землю под Звенигородом, пустой квадрат без деревьев, кусок глины 30 на 50 метров, и снова работали, как черти. четыре года строили дом. я написала Вонгозеро и Живых людей. мы посадили туи и можжевельники; почти все прижились. клевер Юра капризничал, но теперь колосится. мы собираем грибы ведрами и морозим их на зиму. квасим капусту. варим пиво. ну да, в этот раз колесо крутанулось чуть быстрее, чем в прошлый. все опять наебнулось - работа, планы. может быть, следующий спокойный кусок будет подлиннее, думаю я, на год или два. если бы даже я ничего не читала про 20-й век (а я читала), все равно уже догадалась бы: это цикл. смена сезонов. то есть, как бы мы ни старались, это случится еще раз - в 26-м. а потом, например, в 34-м. раз в семь-десять лет наши надежды и ожидания, друзья, непременно превращаются в говно. и всякий раз мы опять бегаем, штопаем, заполняем пустоты, компенсируем провалы. строим новые этажи муравейника, пока силы не кончатся совсем. кажется, так устроена жизнь.
