Размещаю часть главы из книги моей хорошей знакомой 4.9

Четверо людей с шестью лошадьми совершали переходы от колодца к колодцу по неведомым ориентирам, известным только проводнику. В одном месте американец произвел нечаянно фурор и заслужил сказочное прозвище батыра, за подвиг, который сам ни во что не ставил и не гордился им. Однажды они остановились на ночлег у колодца, где стояло несколько юрт киргизов. Спутники журналиста с удовольствием стали рассказывать киргизам кто такой Мак-Гахан, откуда и зачем едет, перемешивая действительное с собственной выдумкой. Мак-Гахан взял охотничье ружье, отошел в сторону и через десять минут вернулся с пятью утками. Все сбежались разглядывать трофеи.
Киргизы пользовались очень плохими фитильными ружьями, им редко удавалось подстрелить одну утку, а тут за несколько минут пять, - настоящий батыр!
Журналист был хорошо вооружен, он иронично записал: "Принадлежа к миролюбивым людям, я был только слегка вооружен: "Тяжелая английская двухствольная винтовка, двухствольное охотничье ружье, винчестер винтовой о 18-ти зарядах, три тяжелых револьвера, одно обыкновенное охотничье ружье, заряжающееся с дула, несколько охотничьих ножей и сабель" - только что пушки не хватало.
Поход был тяжелейший, несмотря на то, что проводник был опытным человеком, вел от колодца к колодцу, но с трудом преодолев сотню верст и достигнув очередной колодец, иногда, к великой досаде, выяснялось, что воды в нем почти нет, вытянутое ведро оказывалось заполненное жидкой вонючей грязью. От жары "горло жгло как огнем, голова горела, воспаленные глаза блуждали по сторонам. Я серьезно стал бояться, чтобы у меня не сделалось воспаления в мозгу". Жара днем сменялась холодными ночами, спать приходилось прямо на песке, под утро ложе казалось каменным. Резкие порывы ветра поднимали тучи песка, который проникал всюду, забивал горло и глаза, постоянно хрустел на зубах. Лондон, Нью-Йорк, Санкт-Петербург стали смутными, нереальными видениями, плавившиеся в мыслях под жгучим немилосердным солнцем.
Однажды ночью в их маленьком отряде случился переполох, вскочили, схватились за оружие. Виновником суматохи оказался ослепший, еле живой верблюд, привлеченный запахом воды, он откуда-то свалился прямо на их стоянку. Все чаще, по мере приближения к Амударье, стали попадаться брошенные истощенные лошади, верблюды, погибающие без воды, сломанные повозки.
Пустыня стала по-немногу отступать, первая саксауловая роща поразила журналиста, как поражает всех, кто видит ее впервые. Саксаул удивительное дерево, в нем все не так, как в привычных лиственных или хвойных деревьях. Все деревья плавают, саксаул тонет, в него невозможно вбить гвоздь, при ударе топором он звенит, загорается от первой спички и не дымит, у него нет ни листьев, ни иголок - их заменяют крохотные чешуйки размером в один миллиметр, которые можно отыскать, если знать, что ищешь.
Таинственное воздействие саксаула на него Мак-Гахан выразил так: "Мрачное печальное зрелище, будто он был исковеркан и вымер под влиянием какого-то сверхестественного проклятья." Только он не вымерший, он живой, в том-то все и дело, вопреки немыслимым условиям: песок, жара, холод, бешеные ветры, отсутствие воды, а он - живой.
Наконец спутники достигли Амударьи. Радости не было границ, сутки не вылезали из воды, не замечая ее коричневого цвета от растворенной глины и песка. Но для американца были опять невеселые новости, повергшие его в уныние: фон Кауфман с русской армией уже пять дней как ушел. Мак-Гахан был в отчаянии, ему начинало казаться, что он гоняется за призраком, мифом - сколько же может журналист вытерпеть тягот, чтобы найти армию фон Кауфмана? Прошло уже два месяца как он покинул Петербург.