Везу дочку на кружки. Это надо было сначала отучиться в школе, потом идти до метро, потом ехать в метро, потом снова идти, потом два кружка (правда, интересных), потом все тоже в обратном порядке проделать домой. И еще уроки успеть до сна сделать.
Всю дорогу ребенок ноет. И в школе-то ей плохо, и кругом все враги. Я молчу и слушаю сочувственно. И вообще одноклассники не такие, и жизнь не та, и устала она. Я молчу, хотя уже надоедает и хочется сказать, что она не единственная жертва несправедливого мира.
Входим в метро. Садимся. И все равно мир не такой и вертится не в ту сторону, а она вся такая печальная и волшебная. Я молчу. И еще молчу. И еще.
И тут на одной из станций в вагон заезжает инвалид просить милостыню. Он в военной форме, ног почти совсем нет, он на какой-то каталке руками отталкивается. Говорит обычный в таких случаях текст, проезжает весь вагон и останавливается около нас ждать станции.
Я достаю кошелек, выворачиваю отделение с мелочью и спрашиваю у дочки – ты дашь или мне сделать это самой?
Ребенок мотает головой отрицательно, я протягиваю деньги. Он что-то бодрое говорит и укатывается в открывшуюся дверь.
Я молчу.
… И больше ни единой жалобы на жизнь за этот день я не услышала!
А почему я об этом помню? Потому что удержалась от нравоучений, претензий, рыков, примеров и жалоб. Только акцент поставила. И смогла промолчать
Они не такие глупые, наши дети. Сами все понимают, когда мы их не УЧИМ, а живем вместе. А поучениям они сопротивляются, считая их несправедливыми.