Исследователь Японского агентства науки и технологий Аи Каваками пытается узнать, почему люди осознанно слушают грустную музыку вместо того, чтобы избегать ее и ограждать себя от возможных негативных эмоций. Об этом он написал колонку для The New York Times, а T&P выделили в ней самое главное.
Грусть — эмоция, которую мы стараемся избегать. Так почему же мы осознанно слушаем грустную музыку? Этим вопросом задаются музыкальные теоретики и философы. Грустная музыка может вызвать сильные эмоции, но та грусть, которую мы испытываем во время прослушивания, в тоже время кажется нам приятной. Почему? Знаменитое объяснение Аристотеля основывалось на идее катарсиса: подавляя человека нежелаемой эмоцией, музыка (или драма) освобождает нас от нее.
Но что, если грусть, которую мы испытываем в нашей повседневной жизни отличается от тех чувств, которые мы переживаем во время восприятия искусства?
Для того, чтобы выяснить это мы с коллегами провели эксперимент, в котором дали сорока четырем людям прослушать тридцатисекундные отрывки из La Séparation Михаила Глинки, Sur mer Феликса Блуменфельда и Allegro de Concierto Энрике Гранадоса. Мы сосредоточились на минорных композициях, так как именно они канонически ассоциируются с грустной музыкой. Также мы держались в стороне от общеизвестных композиторов, чтобы избежать любых личных воспоминаний, которые могли быть связанны с произведениями.
Михаил Глинка, La Séparation, Nocturne in F minor
Мы чередовали эти отрывки в минорных и мажорных, «счастливых» гаммах, спрашивая испытуемых, что они чувствуют во время прослушивания. Затем мы повторяли этот процесс и спрашивали, что должен чувствовать любой нормальный человек от этой музыки, чтобы выявить предполагаемые эмоции. На каждый вопрос наши испытуемые отвечали, оценивая по четырехбалльной шкале 62 описательных слова и выражения, которые были связаны с эмоциями: от счастья до грусти, воодушевленности и задумчивости, возбужденности и торжественности.
Феликс Блюменфельд, Etude Sur mer (прикреплена)
Как и ожидалось, испытываемые эмоции не были тождественны предполагаемым. Не смотря на то, что грустная музыка воспринималась как «трагичная» (мрачная, медитативная и несчастная), сами слушатели разделяли куда более «романтичные» (зачарованность, близость и влюбленность) и беспечные (веселость, анимационность, чувство танца) эмоции. Что-то подобное произошло и с веселой музыкой — предполагаемые чувства оказались сильнее испытываемых.
Объяснением этому может послужить тот факт, что в обыденной жизни мы, как правило, связываем эмоции с конкретным объектом или ситуацией, которые их породили. Но когда мы взаимодействуем с произведениями искусства, мы ограждены от тех угроз и опасностей, которые они передают. Тогда человек испытывает «замещающие» эмоции, которые за счет похожести на реальные переживания обладают некоторой силой, но лишены негативных последствий.
Изучение природы «замещающих» эмоций позволит нам лучше понять чувствительность человеческой психики к явлениям, которые не связаны с базовыми потребностями или изменениями окружающей среды, а также получить более глубокое представление о смысле и значении художественного опыта.