То, что множество офицерских жен предпочитало не ждать возвращения мужа из похода, а следовать за ним, куда бы не забросила судьба, пожалуй, не вызывает удивления. Но – малоизвестный факт! – армию сопровождали и жены некоторых солдат. С разрешения командиров служивые могли жениться, что происходило нечасто, но тем не менее происходило, а в постоянно расквартированных под Петербургом элитных гвардейских полках число женатых солдат доходило до трети.
Сыновья, рожденные в этих браках, с рождения были приписаны к военному ведомству. Их называли кантонистами. Государство даже занималось их образованием: кантонисты обучались в низших военных школах, из которых выпускались унтер-офицерами. Говоря современным языком, из их числа формировался младший офицерский состав. К слову сказать, именно им преподавал математику юный Михаил Кутузов, будучи учеником старших классов Артиллерийской школы.
Но вернемся к женам. На их плечах, как и всегда в истории, лежала забота о муже и детях, и ношу эту чрезвычайно утяжелял военно-полевой образ жизни. Однако помимо того они могли быть добровольными помощницами лекарей задолго до учреждения регулярной медсестринской службы, а также… маркитантками. Это слово, ассоциируется у нас с Западной Европой, но подобное явление существовало и в русской армии, хоть было и не так широко распространено.
А что же солдатки – женщины, которых очередной рекрутский набор отрывал от мужей и обрекал на соломенное вдовство? Их участь была поистине трагична: формально оставаясь замужними, они были обречены либо всю жизнь оставаться в горьком одиночестве, либо искать утешения в любовных связях. Незаконнорожденные дети, презрение окружающих… Недаром отношение народа к рекрутским наборам Некрасов охарактеризовал так:
«И ужас народа при слове «набор»
Подобен был ужасу казни».
Однако порой государство вспоминало об этих несчастных женщинах, и вот как это происходило. После завоевания Крыма остро встала проблема заселения его русскими людьми, поскольку коренное население, татары, оставались враждебны России и готовы были, чуть что, переметнуться под знамена турецкого султана.
И вот по приказу Екатерины II «всех, назначенных за разными неспособностями в отставку» солдат, служивших в Тавриде, начали в принудительном порядке оставлять там на поселение. А в деревнях, где жили их давным-давно оставленные жены, стали появляться казенные команды с приказом препровождать женщин к мужьям.
Всего переселенных в Тавриду женщин набралось тысяча четыреста девяносто семь душ. Большая часть их соединилась со своими мужьями, двести восемнадцать были выданы замуж за русских поселенцев, живших в разных местах Таврической области, восемьдесят смелых и самостоятельных было поселено «на холостом положении» в Бахчисарае, а двадцать три несчастливицы умерли в госпиталях от болезней.
Документы тщательно фиксируют, сколько женщин осело в том или ином населенном пункте, но ни одна бумага не в состоянии передать, что нашли они для себя за тридевять земель от дома. Радость встречи с мужьями? Едва ли. За те десять, пятнадцать, а то и двадцать лет, что провели они в разлуке, супруги стали чужими людьми. И если во время рекрутского набора молодок разлучили с полными сил мужиками у своих ворот, то вновь соединили с инвалидами или стариками на чужой стороне. Сладко ли было им доживать остаток дней в таком союзе?
Те же, что были выданы замуж в самой Тавриде, вряд ли шли под венец с сердечной радостью. Выбирать женихов им не пришлось: кого назначили в мужья местные власти, того и любить изволь. Лишь восемьдесят своенравных особ, возможно, получили шанс на счастье. Восемьдесят из полутора тысяч.
Между прочим, супруга самого Кутузова, Екатерина Ильинична Бибикова, покинула Петербург для свидания с мужем в расположении армии лишь однажды. И произошло это в силу чрезвычайных обстоятельств, не позволивших полководцу, как обычно, навестить ее в столице. Об этом – в следующей части.